Когда появится
ночной автобус...
Нет, не автобус,
дьявол на колесах!
И если б дьявол...
"праведная" нечисть,
готовая
сожрать
меня
в ночи...

И – там,
вертя баранку,
точно глобус,
седой сатир
в подрамнике белесом,
еще сильней
свои сутуля плечи
и выпуская
дымные
лучи,

как – щупальца
в заснеженную хвою,
зеленым глазом
подмигнет во тьме...

Тогда,
тогда – прощай.
И... бог со мною,
моя любовь,
земная
и
бессме...



Я К ВАМ ПИШУ?

Я к вам пишу? Я к вам – дышу...
Я – к вам
и шепотом, и криком
тянусь! –
в безумии великом
к – дверям, к – перилам, к – этажу,
к звонку,
к дежурной паре фраз,
к цепочке, сдернутой со злостью!
Я – к вам...
непрошенною гостьей.
О, господи,
...в последний раз...



ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ

Ну вот и все...
Осталось только – помнить,
и не надеяться, и – не жалеть...
и свой бокал
торжественно наполнить,
и… промолчать,
и двери отпереть.
И – отпустить,
ни в чем не упрекая,
и – напоследок –
помахать рукой...
Какая – малость,
будничность какая,
и – удушающий – глоток
какой...

Ну вот и все.
Апатия и скука,
табачный дым
в раскрытое окно...
Гори огнем, удачница-разлука,
мне пропадать
с тобою суждено...
И - слышать, как
упрямо – не стихают
во тьме шаги...
и не позвать с тоской...
какая малость,
будничность какая
и удушающий
глоток
какой...



РАССВЕТ

Малиновое озеро внутри
и перистое кружево вокруг –
Свеча...
по мановению зари
бледнеет, и испуганней горит,
и мечется
в огне ее
недуг...

И тени, обрамляющие взгляд,
вы-тя-ги-ва-ют-ся
в черты лица...
и капает в глаза пчелиный яд,
и цедится рассвет,
и мне – наряд, -
из рога изобилия
пыльца...



ОХТА

В перевернутом небе —
Длинношеие птицы...
И изогнутый стебель
По теченью — кренится;
И ничто не колеблет
Облаков самобранства;
В перевернутом небе
Проплывает пространство...

Наши сонные лодки
Осаждают стрекозы,
Слева — звонкие нотки,
Справа — тихие слезы,
Ну а мы... посередке.
И кружатся без весел
Наши сонные лодки
В перевернутом плесе...



***

Прямолинейность пут...
Чистосердечность бед...
О, господи! — на что
мне столько мер и правил?

Да, черт со мной! И шут.
Коль мой полночный бред
годится лишь на то,
чтоб кто-нибудь — исправил...

Чем — за руку вести, —
пустите под откос!
Чтоб следом — воронье,
и стон, и звон заречный...

Что я? — Трава в горсти.
Несчастье. Перекос.
И — плюнула на все!
И ветер — встречный...



СТАСИКУ

Мой солнечный, и праздничный,
и просто удивительный,
серьезный и... «проказничный»,
смешной и... повелительный,

ты в этом мире сумрачном,
как — розовое облако,
ты в этом доме сумчатом,
как маленькое яблоко,

ты в этой сваре дымчатой
соседкам — недоласканность,
в их шито—крыто—дырчатой
судьбине — незалатанность,

все по рукам катаешься
и прыгаешь из рук...
Раскусят, — не глотаешься.
А комом в горле, вдруг...



***

Я очень, очень сожалею,
но так оно и есть, боюсь, —
жизнь — это все, что я имею,
смерть — это то, к чему стремлюсь...

Сама себя не вдохновляю...
но, слава Богу, хоть предвижу,
что если жизнь я потеряю,
то смерть уж точно не увижу.

Когда б усталая, под вечер
я опускалась на колени...
мой голос был бы — безупречен
в молитве о благословеньи...

Но эти правильные лики,
они мне шепчут и поныне,
что — не попутчики — вериги
моей усмешке и гордыне...



***

Что за напасть — не быть счастливой,
когда по малости, по крохам
уже и крылья отросли,
а небо — так же недоступно...

И со звездою хохотливой
раскланиваясь с легким вздохом
из недр спеленутой дали
мечтать — об ослабленьи уз...

Ах, счастье — неподъемный груз.
Не знать — преступно...

И что за глупость — ликованье
души, истерзанной в ненастье,
когда — беспомощный вираж, —
отчаянье непостижимое...

Мне не унять ее желанья,
не разорвав себя на части,
и коронация — мираж,
поскольку следом — самосуд.

Ах, счастье... запертый сосуд.
Ты — содержимое...



***

Желтый лист,
красный лист,
мы с тобой
не сошлись...
распрощались
с трудом.
Вот и все.
Вот и дом...

В доме — хлеб
и вино,
в доме — дверь,
и окно,
и кровать,
и буфет,
в доме — все.
Дома — нет...



***

Я так люблю, когда мы близко,
и наши руки сплетены...
когда я падаю так низко
не по вине, а — для — вины...

Ночь глубока и беспросветна,
в ней — только реки и мосты,
приливы душ, порывы ветра,
и безнадежно — я и ты...

Нет, я уже не обознаюсь,
превозмогая глубину
тебя держусь, тобой спасаюсь,
и задыхаюсь, и — тону...

И будет — так. И будет вертел, —
один порыв, один поток!
Последнее бессилье смерти...
и первый — воздуха — глоток...



***

Мое молчание
окрашено закатом...
и в душной комнате,
в компании — юнца
былые чаянья —
в кофейнике брюхатом
отражены —
гримасой горькою лица...

И я смотрю
на это странное уродство,
и возмущенную
поглаживаю бровь...
А он — с Лаурою! —
во мне находит сходство,
и все читает,
все читает —
про любовь...



***

Отягощенная
твоими молитвами,
не — прекращенная
в своем унижении,
я шла по городу
без всякого умысла,
теплом — по холоду
и против движения.

Я шла и видела
поземки кручение,
в глазах простуженных
читала ответное,
почти — любовное
слезотечение,
такое тихое
и — беспросветное...



*** (зарисовка)

Оглохшим взором
ткнулась в небеса...
там – безрассудства
предзнаменование,
и отсветы, и краски
без названия,
пестрящие
под птичьи
голоса...

Певучий хор,
распахнутая высь,
малиновые трели
благодати,
как – милостиво, щедро и
некстати
они
с моим молчанием
слились...



2,20 м

Вот так всегда,
надежней света — темнота...
Кому — куда,
а нам — сюда и неспроста, —
ложится ночь
на нашу бренную кровать
и мы не прочь
сигнальных ламп не зажигать...

Струится мрак,
отходит правильность ко сну,
ты снимешь фрак,
а я перчатку расстегну,
и в темноте
коснется талии рука
на высоте
2,20 м от потолка...

А за окном,
напротив — хмурится весна,
и снег с вином
идет... и улица пьяна,
и старый черт
на раз, два... пятом этаже
почти не в счет
с трубой подзорною уже...

Знакомый гость,
он видел Дели и Турин,
на стуле трость,
на шифоньере кринолин,
и по весне
его теперь берет тоска
на глубине
2,20 м от потолка...



СТАРАЯ ЗВЕЗДА

Ах, неужто жалеть,
что — некстати — ей вышло родиться...
что — танцующий факел души —
жалкий комедиант
вырывает из тьмы незнакомые,
странные лица,
как дитя, откровенно воззрясь
на диковинный фант.

И неужто пенять,
что никто не приветствует чуда,
что в ночи догорает
забытая всеми звезда...
Ей дано утешаться, —
сюда, мол, пришла — неоткуда.
Ей дано догадаться, —
отсюда уйдет — в никуда...



ГИТАРИСТ

«О, ты, моя ранимая струна,
непостижимая надежда...
достоинство мое, или вина,
отчаянье мое, иль безмятежность?
С листвой осенней
сбросила одежды
однажды...
и на век — обнажена...

Что значишь ты в неведомой судьбе,
непредсказуемой, неспетой...
Что знаешь ты о ней
и о себе,
тоской моей нечаянно задетой?
Знать, вырвешься
пронзительной кометой,
устав сгорать
на медленном огне...» —

Так голос плакал
взрослыми слезами,
беззвучно, отвернувшись от людей,
и стайкой
под седыми небесами,
едва сорвавшись с кончиков ногтей,
так струны пели,
охая басами...
семь скворушек,
семь жизней,
семь смертей...



ДОН КИХОТ

Мой опрометчивый ходок,
твоя колода — без туза...
Скрип каблуков — мышиный писк,
и стук дверей, и вихрь суббот...
и пестрой фразы — передок,
и задней мысли — тормоза,
и этих глаз смертельный риск,
и... что еще там? — нос и рот...

Увы, нисколько не влекут.
Мы остаемся при своем.
Твой идеал силен и крут,
а мой — на кляче и с копьем...

Ах, ослепительный экзот!
Твои доспехи — пресс-папье...
в твоих карманах Млечный путь,
а под ногами — пустота...
И — всех столетий эпизод,
и — обожженная в огне
твоей любви — живая суть,
и... что еще там? — чистота...

Опять нисколько не влекут.
Мы остаемся при своем.
Твой идеал — силен и крут,
а мой — на кляче и с копьем...



***

Как утаить, что — влюблена!
И что ужасно польщена
сияньем ваших глаз...

Когда б была я — холодна,
когда б — и вправду — не видна,
не вдохновляла б вас...

А вы... смеетесь и — шутя,
под локоток меня ведя
прохожим — напоказ,

убеждены, что я — дитя,
и то, что вас — ко всем чертям! —
мне стоило б — послать...



АНТОНИНА

1

Не смотрите на меня так,
не из вашего краду сада...
Не спускайте на ночь собак,
не учите, как мне жить надо.

Если в полночь, по часам — в бег,
если он приходит раз — в сутки,
если кажется, что на век,
а оказывается... дудки.

Там, от дома в темноту след...
там и стирку, и детей кинув,
вышла женщина крестить свет,
старой шалью обернув спину.

Там в окне его всю ночь мать
черным кошкам ярлыки клеит...
И кляну себя я — опять,
и люблю его еще злее...

Серым дымом — облаков гроздь...
черной скатертью — квадрат жести...
и бежим мы от людей врозь,
и не знаем, как нам быть — вместе.

Не смотрите ж на меня — так!
Не из вашего краду сада.
Вы спустите на ночь собак.
Научите, как мне жить надо...

2

Я по тонкому по льду,
как по паперти иду...
не гони меня, мой милый,
будем жить с тобой в ладу...
Будем зимы зимовать,
позабудем горевать,
ты впусти меня, мой милый,
сколько ж сердцу тосковать?

Но... за белою рекой
я оставила покой,
а за синею горою
повстречался ты с другой...

Как на сердце письмецо,
да на пальчике — кольцо...
не брани меня, мой милый,
ветер воет мне в лицо...
Вьюга голову пьянит,
стон над городом стоит!
не вини меня, мой милый, —
это... колокол звонит, —

что за белою рекой
я оставила покой,
а за синею горою
повстречался ты с другой...

3

Ах, если б знал ты
какая же радость
в сердце рождается
после печали...
Берег твой горек
и стон мой — отчалил...
буду, не буду, — решать не тебе.

Ах, эти птицы,
крылатые звери,
я бы хотела
лететь с ними вместе
за поднебесье,
что б там — в поднебесье, —
буду, не буду, — решать не тебе.

Красное солнце
взойдет над горою,
горный ручей
в океан устремится,
голос мой — эхом
вдали повториться, —
буду, не буду, решать не тебе...



***

Вспоминаю тебя
и снова
вспоминаю тебя —
иного,
вспоминаю и вкривь,
и вкось, и...
каким ты и не был
вовсе.
Это — сладкое
ощущение, —
память, падкая
на прощение,
в общем, в частности,
имя... отчество...
мне — для ясности —
одиночества.

Объясняешь ты
все исправней,
что тебя забывать
пора мне,
что себя пожалеть
нелишне, —
все мечтания
боком вышли.
Но... упрямство твое
напрасно.
Постоянство мое
атласно.
И струятся шелка
на теле!
Не взирая на все
потери.



***

Тонким коньком —
лезвие бритвы
по полировке стола...
Дело? — Ни в ком.
Дуре набитой
не по нутру кабала...

Звезды с куста
ели, да ели,
сыпали в ноги, шаля.
Ах, неспроста,
мне ли, ни мне ли
осень — прозрения — для...

Осень пуста.
Помни, как звали.
чмокнул — что рубль разменял.
Звезды с куста
мы оборвали.
Куст на дороге стоял...



***

Ты хочешь знать, о чем молчу?
Молчанье — эхо...
Оно — подобие лучу,
Стена — помеха.

Оно — досада по утру,
И страх под вечер.
И танец листьев на ветру,
И чьи-то плечи...

Оно, с годами немоты,
Больней и горше.
В нем — все, о чем подумал ты.
И... много больше.



***

Милый мой, верни мне эту муку, —
Отпускаю, не держу, иди.
От руки отдергиваю руку,
Будто знаю,
Как себя вести.

И в глаза твои взглянуть не смею.
И почти не разжимая губ,
Я тебя целую, как умею.
По-отечески...
И вид мой глуп.



***

Подайте голос! Кто-нибудь,
в глухую полночь
откликнитесь! Хоть камнем в грудь.
И Бог вам в помощь...

Я знаю, кто-то за стеной
не спит и слышит,
что твердокаменной струной
мне саван вышит,

что — на безмолвия — лице
лежит усталость,
что — диким зверем — в пальтеце —
болезнь и старость...

Так неужели же молчать?
Тогда, как — рядом,
лишь стоит только — постучать! —
и... прыснут ядом.

Иль две руки, как два ножа,
подаст мне кто-то
и опадет на них душа,
как позолота...

Подайте ж голос, кто-нибудь,
в глухую полночь
откликнитесь.
Хоть камнем в грудь.
И Бог вам в помощь.



ПЕРЕД ЗЕРКАЛОМ

Поверженная
пред собой — стою...
впиваясь раскаленными глазами
в — лица — окаменелую броню.
Сознание —
нацеленный топор!
В касании стального острия,
в нем — холодок,
и глубина, и точность...
Когда б могла я
выпадом, в упор
сразить! —
столь живописную порочность
зеленых глаз
и побелевших губ,
так! — чтоб отпрянул
зазеркальный труп
в бессрочность.



300 ЛЕТ НАЗАД...

Ах, эта памятливость, эта жалость...
Парадный гул, веселый полусон...
И слов твоих — нечаянная шалость
ей — в унисон...

Тугой корсаж… и движущийся воздух
в плену фигур и праздничных помех...
И шепот ваш — бессовестный! — как возглас.
И звонкий смех...

И ты не знал, и думал по-другому,
когда — за ней, как будто... не всерьез...
Когда… прости. Но рыскал пес по дому,
наш глупый пес.



***

Не возвращайся
ни во сне, ни наяву,
ни в ощущениях,
ни в запахах,
ни в звуках
меня — распятую
на нестерпимых муках
не смей оплакивать! —
пока — живу...

Покуда кровь
пульсирует в висках,
покуда мозг
не затуманен болью,
я со своей — плачевной —
справлюсь ролью
и эту пытку
воспою
в стихах.



***

Меня вы можете не опасаться,
мои бессонницы отныне не про вас...
Вы так старались
правильным казаться,
а я — ошибкой вашей стала
в первый раз.

Пусть — нелюбви — меняются обличья,
я не умею притворяться и юлить.
А... соблюдать — условия приличия, —
мне — все равно, что
не по-русски
говорить.

Но на часах остановились стрелки...
Я покидаю мир иллюзии и грез.
Ах, как пугали вас мои безделки!
И как сердила
безутешность
глупых слез...

Теперь — другая — я. А жизнь — вначале!
Но и — другая — я вам буду не под стать.
Ведь продолжать тревожить вас ночами, —
мне — все равно, что
просыпаться
перестать.



***

Вот так и живем с тобою,
единственный мой мужчина.
Ты можешь так жить с любою.
Но к слову... чего не скажешь.
Ты можешь так жить с любою.
Но есть у меня причина,
вцепившись зубами, с болью,
тебя вырывать у каждой.

Хотя это только нервы.
И ты никому не нужен.
Лишь мне. Потому, что — первый.
Вторые, наверно, хуже.
Но я становлюсь капризней,
я попросту рвусь на части, —
все счастье в твоей лишь жизни,
вся жизнь — в ожидании счастья...



***

Я могу тебя предать,
я могу тебя продать.
Как измену углядишь, —
не потерпишь, не простишь!
Не кажись, и ты предашь.
Не божись, и ты продашь.
Но тебя, мое светило,
я заранее простила.

Узелочки на душе, —
что — еще, а что — уже.
И куда не вывези,
всюду боль на привязи.
Ты прости мою нелепость,
ты успей меня понять, —
крепче крепости — лишь крепость.
Но и крепость можно взять...



НА СТАРИННЫЙ ЛАД

Ты только не выдай себя,
когда повстречаемся снова,
ни взглядом, ни жестом, ни словом
ты только не выдай себя,
когда между мной и тобой
останется меньше мгновенья
до жалости... и откровенья,
терзающих наперебой.