Чуть дотрагиваясь щекой
до твоей шеки,
закрывая тебя собой,
как от ветра,
украду у себя — другой,
той, что ночь — стихи,
каждый вдох твой,
и выдох твой
предрассветный...

Ароматами сладких уз,
горькой бузиной
разобьюсь о тебя, как — с бус
камни — в россыпь...
в полумраке звенящих чувств
поднимусь волной,
каждый омут
ловя на вкус,
каждый остров...

И сомкнется горячий круг
напряженных тел,
и вольется — в обеих рук —
сердцевины
не жена, не сестра, не друг,
то, что ты хотел,
как Господь
получить из мук
теплой глины...

Раздвигая ночные льды,
разрушая плен
будем святы лишь я и — ты
на — мгновение...
А когда сладострастный дым
опадет с колен,
покачнемся мы
с высоты
откровения...



ВЕРЛИБР

Когда любовь шагами мягкими
уйдет из дома, как дыхание,
оставив стены — на съедение
слепой тоске и зоркой ярости,

не стану я взвывать и корчиться,
и биться головой в беспамятстве;
не стану укорять и злобствовать,
в ответ, плюя слюной и глупостью.

И диким псом не стану щериться.
И кошкою — не стану ластиться.

Свою слезу — пятиконечную,
свое нутро — перебродившее,
свое сознание — без косточек,
и поведение — элитное,

все это — я подам, по случаю,
к столу, к порогу (как получится),
в посуде, неизменно старенькой,
тебе
пить за помин
любви...



СКАЗОЧКА

Я всю ночь негодовала,
я тебя — заколдовала,
я тебя заворожила,
завертела, закружила,
заморочила — правами,
запророчила — словами,
славен? — забоготворила,
пламен? — заблагодарила...

Ты пустился в ночь сырую,
ты коня искал и сбрую,
ты трубил! — от нетерпенья,
ты любил до исступленья, —
окна, двери, стены — пали!
ветер — в грудь, грудь — крепче стали,
в небо взмыл, на самый гребень,
птицу — жар за тонкий стебель

ухватил... она — очнулась,
встрепенулась, и качнулась,
и упала, и — пронзила,
утопала и разила
горько, сладко, неотвязно,
торопливо и бессвязно,
и — вконец испепелила, —
богатырским сном — свалила

на три дня, и на три ночи
богатырским сном... Короче,

я весь день негодовала.
Я тебя расколдовала.
Слезы капали — струились,
у тебя глаза открылись,
глядь, — знакомая избушка,
под окном твоя — лягушка,
некрасива, неумыта
трет дырявое корыто...



И...

И задыхаясь тишиной,
и ужасаясь безысходности,
я признавалась — в непригодности —
до бешенства! —
себе самой...

И сокрушая зеркала,
и разрушая отражения,
до горечи, до поражения! —
себе
нисколько не лгала...

И — настежь раскрывая дверь,
и — окна распахнув со звоном,
я умоляла с тихим стоном,
чтоб раненый
почуял зверь...

Но
бледная плыла луна,
и белая звезда мерцала,
и...
ничего не отрицала
твоя холодная спина...



***

Как по маслу
с языка — брань.
В гущу, в кассу,
в кулака — грань.
Губы — щелью,
взглядом — взгляд —
в прах.
Цепь на шею
и с окна —
Ах!
В ноги! Стеблем!
Словеса —
трать!
(Пальцы — гребнем
в волоса — драть…)
Во — дурь! Во — блажь!
Скажешь? Ну?
Суть…
Дверь наотмашь
распахну, —

Будь.



***

В душе твоей — мой стон,
в крови твоей — мой плач,
и трижды проклят сон,
и время, как палач,
застыло на часах...
и день твой — новый страх —
меня не удержать,
и муза — в пух и прах,
и дым — не продышать,
и пальцы рвут струну,
и зов — неотвратим,
но — нет,
не посягну.

Останься невредим...



БЕССОННИЦА

1

Снова вечер, снова дождь —
плакать.
Не проедешь, не пройдешь, —
слякоть.
Только по двору, где синь —
сера
чиркнет птица и — аминь! —
села.
А прохожий смотрит, мол, —
чё ты?
А в прихожей ходит вор —
черной...
А сама сижу спокой —
ненько,
свесив ноги с подокон —
ника.

2

Приходит ночь, и спать не хочется,
и каркает ворона — туш...
и серый пес на землю мочится,
и до утра — такая чушь.

И за стеной не слышно пения,
и тихо тикают часы,
и я — ночное привидение —
ложусь в постель, как на весы...

И чаша та, не зная роздыха,
скрипит на третьем этаже.
но я — не тяжелее воздуха,
я невесомая уже...

А был бы ты... ты — без понятия —
сорвал бы мигом кружева,
чтоб стали мне тесны объятия
и велики чуть-чуть слова...

3

Надену румяные щеки,
надену бордовые губы,
надену — глаза и ресницы
и буду стоять у окна...

И буду стоять — руки в боки,
и будут прохожие шубы,
как дикие звери и птицы
пастись под окном дотемна.

И будут любиться украдкой,
и будут ходить к водопою,
и будут рычать друг на друга,
и сильные слабых — съедать...

И будет охотник с рогаткой
ехидно трясти бородою, —
стой, стой, дорогая подруга,
тебя превосходно видать...



***

Твой ворох странностей,
не мне о нем судить.
Не мне решать
и в степень возводить...
Когда бы не
колесовать,
а — колесить...
исколесила бы
и вдоль, и поперек,
до — благодарности,
до права — не просить,
а — требовать! —
твою... родную... душу...
Но этот миг,
он без конца далек.

И близок так,
что я — отчасти — трушу...



***

В который раз мне было — мщением —
твоей любви ру-ко-прик-лад-ство,
и глаз — слепое — расхищение,
и поцелуев святотатство.

В который мне было — поводом —
задуматься... и — пренебречь
своей судьбой, и лютым холодом,
и холодком случайных встреч —

твое неровное дыхание
сквозь телефонную трубку...
и сердца стук,
и — чертыхание!
И — снова, закусив губу,

едва накинув шубу кроличью,
бегу к тебе...
и пусть — потом
в который раз мне будет — горечью —
коктейль черешневый со льдом.



***

Отутюжила сама
все свои помятости,
ни греха, ни святости
не оставила...
А в Москве прошла зима
снежная — до внятности,
но снега — без слякотности
солнце сплавило.

Рыжий ходит постовой,
никакого почерка,
на плечах — два прочерка,
кобура мошной.
А Москва идет — листвой,
и — травой, и — прочим... да...
в ней бульваров до черта,
кислород сплошной.

Из раскрытого окна
музыка доносится
и к партнеру просится
блажь — преступница...
Ах, в Москве моей — весна,
все — разноголосица,
голоси! — не спросится,
не аукнется...



ТИШИНА

И снова протекает тишина
сухой рекой по улицам полночным;
По лестницам и скважинам замочным,
задумчива, прекрасна и страшна...

Она течет с заржавленных петель
и наполняет комнату собою,
главенствует и ведает судьбою,
спускаясь к изголовью, на постель...

О, как ты пьешь ночную тишину,
в мои прикосновенья — не вникая.
Спокойно, безвозвратность постигая,
еще не тонешь! — но идешь ко дну...

И я кричу! — но... право ей дано, —
пьянит твои глаза, ласкает уши,
а после тихо вынимает душу
и — выпускает — в темное окно...



***

Я сегодня пьяна,
голова в чаду...
Никому не нужна,
никого не жду...
Никому не нужна,
порешили, знать.
И уже не жена,
и еще не мать.

Одинока, вольна,
не о том пою.
Я сегодня пьяна,
голова в раю...
А закрою глаза, —
бесы празднуют,
да кричат небеса
глупость разную.

Ах, доколе же мне
искупать грехи?
Я сегодня в огне
и в огне стихи.
Стелят пепел к ногам
черной скатертью...
Я сегодня стихам
стану... мачехой.



МОЛИТВА

Мне нужно — слово,
движенье губ...
одно лишь, снова
произнесенное,
оно мне — горла
сквозной раструб,
тоскливей зова...
В нутро казенное
вонзясь — ударом
стальной иглы,
сверкая жалом
предельно тоненьким,
оно мне — пропуск
во все углы,
оно мне — пропасть
силлабо-тоники...

На стих — заплатку,
на жизнь, прости,
даю тетрадку.
Позолоти...



***

Закрыть глаза, зажмуриться и ждать
прикосновения твоей тоски...
О небеса, я научусь страдать,
я научусь отмеривать шаги...

И по ночам, не зажигая свеч,
молясь беззвучно о твоей судьбе,
я научусь печаль свою стеречь,
я научусь не привыкать к тебе...

Пусть боль моя останется во мне
иглой, занозой, колотым стеклом,
чертенком в расплескавшемся вине,
и ангелом за праздничным столом...

Не шелохнусь и вида не подам,
не обернусь и даже не вздохну,
но ни за что на свете не предам
внезапно задрожавшую струну...

Никто, никто не сможет угадать
как нужно мне, покою вопреки,
закрыть глаза, зажмуриться и ждать
прикосновения твоей тоски...



***