Ты забыл ко мне прижаться,
От того и наступили холода.
И свинцовые лошадцы
Топчут липово-кленовые стада.

И напористые ветры
Раздосадовано ставят нам на вид,
Что не все считают метры
Километрами некошеных обид.

Я из старого комода
Доставала панталоны и манто.
Но дырявая погода
Их кроила, как тупое долото.

Просто, ты забыл прижаться.
От того и лето сделалось больным.
И никак не разрешатся
Эти иксы уравнением двойным.



Морское

Оранжевые дребезги
Пронзительного солнца,
Меланжевые лепестки
Российского японца,

Светило эмигрантское
В иное измерение,
Как яблоко гигантское,
По цветоножке зрения

Скатилось, неуместное,
Из райского окна
И понеслось отвесно, и
И не всплыло со дна.



Майское

Остолопствую. Сумасбродствую.
Обезумела, дальше некуда.
Я сама себе — и холопствую,
И дворянствую. Больше некому.

Понимал бы кто привередливость.
Объяснил бы кто (чем паясничать),
Для чего нужна сердцу въедливость
В глубину вещей. До неясного.

А за стенами, а за окнами
Сумасшедший май бродит с посохом,
Тычет палкою в землю мокрую,
Да стучится в дом тихим постуком.

Там, в ночи, ему — ливни вылиты,
На безлюдии, сам себе родня,
Моему он шлет сердцу выверты,
Своему берет откровения.

Распахну ли дверь из последних сил,
Загляну ль в рассвет, точно в обморок, —
Сумасшедший май провода скосил
Да жует луны сочный окорок.

И опять сижу — остолопствую.
На своем шесте кукарекую,
Что сама себе — и холопствую,
И дворянствую. Больше некому.



Романсовое

Заплутала я в рифмах осенних,
Дни промозгли, а ночи промокли;
Голова моя — сломанный веник,
Гляну прямо ли, гляну в бок ли

Некашерна и бесполезна
Потому, что мыслями — в тучи.
Потому, что нынче, железно,
Облетят и листья, до кучи.

Сломан градусник, сбиты клинья
Стаек дворников журавлиных.
И душа моя, цвета инея,
Растворяется в дворников спинах.

Я уйду в иное пространство.
Я уйду, футболя по листьям...
Эх, осеннее самобранство,
Плохо — веником.
Надо б — кистью...



Собачье

Под январской голой липой
Приютилась стая псов.
В нашем парке. Рыжей кипой.
Рано утром. В семь часов.

У собак дрожали шубы
И сопатились носы.
Я звала… Не дали б дуба
В эти самые часы.

Я звала и намекала
На котлеты и тепло.
Даже с горя заикала,
Было зябко, как назло.

Но они лишь раздражались, —
В доме ж всех не приютишь!
И сильней друг к другу жались,
Что, мол, попусту
свистишь...



Московское

Я не привыкла к тебе ни копейки,
Город, который велик и старин...
Просто сижу на российской скамейке,
Чищу испанский себе мандарин.

Мысли отправились в дальние рейсы.
Жаль, голова далеко не уйдет, —
Масло прольют на трамвайные рельсы.
Или кирпич из окна упадет.

Если б не масло, да если бы каска,
Солнышко-ведрышко, нервы в узде,
Я бы как Жучка из Новочеркасска
Тоже гуляла всегда и везде.

Я бы любила твоих церителлей,
Город, в котором родиться пришлось.
Благо, в скрижалях стальных параллелей
Места для жучек еще не нашлось...

Аннушка, Аннушка! За штукатуркой
Две облигации... не выдавай...
Вот и сижу тут с испанскою шкуркой,
Взглядом российский встречая трамвай.

Рельсы проложены слева — направо,
Слева — направо… Да, что говорить.
Тут даже головы, и даже... главы
Выкинуть просто. Как файл удалить.



Горемычное

Ехал, ехал горемыка
На кобыле, на хромой.
Горемыка горе мыкал,
А кобыла шла домой.

Все бы было, как обычно,
Если б только, на беду,
Та кобыла горемычно
Не заснула на ходу.

И приснились ей поляны,
И разлив знакомых рек,
И приснилось ей, что пьяный
Горемыка рухнул в снег.

А из леса леший кликал,
И мороз крепчал ночной.
Горемыка горе мыкал,
А кобыла шла домой...



Спящее

Никаких особых инструкций,
Просто счетчик встал на нули...
Человечки странных конструкций
По карнизу нынче пришли.

Сняв обувку, в белых носочках,
На оконный влезли порог
И спустились по одиночке
В дом, который спал, как сурок.

Что они пришли, как родные,
Не имелось даже в виду.
Просто странно было... седые,
а давай играть в чехарду.

Суетливыми светлячками
Озарялась эта возня,
Золотистыми колпачками
И камзольчиками дразня.

А потом, смешно в самом деле,
Так сердито, так делово
Говорили что-то об эле
И что мышь на кухне... того.

И сидели, как на опушке,
Размышляя, — что за ботва?! —
Под луной, на мягкой подушке,
Где спала моя голова.



Безразличное

В поэме моих безразличий
Зачеркнута ваша вина.
Зачеркнута, в рамках приличий,
Ей богу, зачем мне она.
Я помню, приехали люди
В классических автопальто...
Был вечер, и рыбка на блюде,
И ваше коронное «до».

Да, вы в дорогом ресторане
Романсами брали сердца,
На взломе, на взрыве, на грани
Рождения или конца.
Тягучие, сладкие трели,
Подсолнухи, зной, бирюза,
Вы пели, вы пели, вы пели...
Мои изучая глаза.

Звенели ручьи и капели,
Шептались у ног камыши,
Вы пели, вы пели, вы пели,
Моей не жалея души,
А после... с кошачьей улыбкой
К себе подозвали рукой,
Мол, ты будешь съеденной рыбкой,
Мол... мне безразлично какой.

В поэме моих безразличий
Зачеркнута ваша вина.
Зачеркнута, в рамках приличий.
Прощайте. Зачем мне она.
Когда-нибудь и в самом деле
Вы будете локти кусать,
Вы пели, вы пели, вы пели,
Вы пели, вы пели, вы пели,
Вы пели, вы пели, вы пели...

А надо бы было сплясать.



Рогатое

Я бодаю твои претензии,
И у нас с тобою идиллия.
Для бодания, без лицензии,
У меня есть рог... изобилия.
Изобилия ласки с нежностью,
Чтобы было чем импонировать.
А еще любви, с той же прежностью.
А еще идей — фонтанировать.

Гороскоп твой нынче набычился,
Бьет копытом доску паркетную.
Улыбнитесь, ваше величество! —
Говорю с улыбкой приветною.
И цвету не хуже гортензии,
И выходят знаки бочком из глаз...
Ну, какие, к черту, претензии?
Все путем у нас. Все пучком у нас.

День за днем цветные коллажики,
То хорейно, а то романсово,
Даже если в нашем шалашике
Не финансово, не авансово,
Никакого нет напряжения
Потому, что рог изобилия
На таран идет! На сближение...
Всякий раз, когда не идиллия.



Антидорожное

По земле стелились облака...
Серое верблюжье одеяло
Кутало деревни и стога,
А дорога по небу виляла.

По дороге рыскало авто,
Из авто выглядывали парни
Местные, хмельные, но зато
Выбритые в духе Боба Марли.

Пять парней... от рокстеди и до
Регги исповедовали кредо...
И гудели фуры, и авто
Вздрагивали в ритме Майки Дреда.

А туман ложился все тесней,
Небеса закручивали гайки...
В них влетело пятеро парней
В Подмосковье... или на Ямайке.



Тридцать второе

Минор касался недобота,
Как день касается числа.
Тридцать второго шла суббота
И сочинительствовала.
Не нарушая перебора
Тахикардийного ла-ла
Бежала кошка вдоль забора
И сочинительствовала.

За ней скакала гамадрила
Зеленая, как трын-трава,
Тянула пиво, и курила,
И сочинительствовала.
За гамадрилой просорушка
Освобождала два крыла,
Кукушку слушала на ушко
И сочинительствовала.

Минор касался недобота,
Как день касается числа.
Тридцать второго шла суббота
И сочинительствовала.
Безумье мыслями густилось,
Перо мучительствовало.
А в небе солнышко светилось
И сочинительствовало...



Колыбельное

Мы сегодня спасть не ляжем
Потому, что не до сна.
Над приморским синим пляжем
Поднимается луна.
Под луной сидят две кошки.
Над луной, и там и тут,
Загораются окошки,
Где лунатики живут.

И в одном таком окошке,
Из созвездия Орла,
Кормит папа сына с ложки,
Подбочинив два крыла.
А в другом таком окошке,
Кувыркаясь и дразнясь,
Две космические крошки
Корчат рожицы, смеясь.

Небо черное сверкает,
Море звездное блестит.
Кораблям маяк мигает,
Он опять всю ночь не спит.
А еще не спят две кошки.
А еще, и там... и тут
Загораются окошки,
Где лунатики живут...



Задумчивое

Стреноженный дракон моих наездов
Дремал в тени раскидистого дня...
Звучали фуги Баха из подъездов
Пяти «хрущевок»... плошками струня.

Я думала о пламенном маразме
О старческом стоическом стыде,
Когда, краснея, вопрошаешь: «Разве?!»
Хоть и забыла с кем, когда и где

Сидела на скамейке под рябиной,
Стояла под луною на мосту
И мерзла, как последняя дубина,
Но шапкой не душила красоту

Волос...



Кулинарное

(Алле Козыревой)

Над жареной поэзией
Колдуешь, как Изида,
Без магии с магнезией
И магния оксида.

Без глюконата кальция,
Перманганата калия
Колдуешь, щелкнув пальцами,
Как над Тото Италия.

Местами ж — пережарена,
Местами — недосолена,
Где шампуром ужалена,
Где зааэрозолена.

Но ты к ней — не в претензии.
Колдуешь! Чтоб до крошки
Съедались у поэзии
И крылышки, и ножки.



Рассудительное

Я с тобой шагала рядом
Рассуждала мысленно, —
Странная у нас плеяда,
Очень малочисленна.
Подойдя с другого бока,
Умножала два на два.
В диалектике я дока.
В арифметике фиг два.

Было жарко. Было лето.
Я подумала опять
И сказала: "Дети — это
Хорошо! А лучше пять".
Ты ответил: "Что за спешка?
Попугайчик есть у нас".
В арифметике я пешка,
В диалектике ты ас.

Но к двенадцатому рейду
На бульваре на Страстном
Я подумала по Фрейду
И на старом проездном
Написала синим шрифтом,
Ручкой, ножкой, пальчиком:
"Отъезжай с последним лифтом
Вместе с попугайчиком".



НеуДачное детское

Беспрестанно фонит
И отдельными струями гадкими
На оконный лимит
Льется море потоками гладкими.

А за мокрым стеклом
Силуэты невиданной фауны, —
Рыбы — машут крылом,
Птицы — мечут икру, мухи — траурны...

Только мой постулат
Заколоченным телом не движется.
Из тетрадных заплат —
Под ногами — коверная жижица.

И сижу я, на вид
Умудренная, в фиговом капоре.
Не беда, что фонит.
А беда, что на голову капает...



Автопортретное

Я солнечный зайчик,
Играющий в детство,
И крестик, и нолик,
И сыр в мышеловке.
Я — пластырь на пальчик,
И верное средство
От всяких там колик
И боли в головке.

И я — оперенье
Непознанной сути,
Непонятой дали
Твоих многоточий,
И гнев, и смиренье,
И капелька ртути
На темной вуали
Заплаканной ночи...



Решительное

Теперь я буду все писать, писать...
Пока не надоест.
И синий колпачок — кусать, кусать
Сознательно и бес...
Не буду я — старательная — за
Хозяйство приниматься.
А буду я закатывать глаза
И вдохновляться.

Не трогайте меня! — жену и дочь, —
Задраен вход.
Я буду день за днем, за ночью ночь
Черкать блокнот.
Я буду морщить лоб, чихать на грудь,
Строчить и мять.
Да спросит кто-то там... кого-нибудь, —
Что с дуры взять.



Пчелиное

Ты меня не понимаешь,
Ты меня не одобряешь,
Ты пыльцу с меня снимаешь
И летишь к своей жене.
Торопливо, в цепких лапках,
На рубашке и на тапках
Ты несешь пыльцу и знаешь,
Что — спасибо — скажешь мне.

Но потом. А нынче, чуешь?
Ты опять со мной ночуешь.
И опять не одобряешь.
И летишь к своей жене.
А с женой играя в цацки,
Ты поделишь все по-братски, —
Выйдет детке — ложка меда.
Бочка дегтя выйдет мне.

Я не лютик, я не кашка,
Я - садовая ромашка,
Отчего же ты, букашка,
Все смелей день ото дня?
А когда нагрянет буря,
Соберешься ты и пулей
Полетишь в родимый улей
И забудешь про меня.

Но - потом. А нынче, чуешь?
Ты опять со мной ночуешь,
И опять не одобряешь,
И летишь к своей жене.
А с женой играя в цацки,
Ты поделишь все по-братски, —
Выйдет детке ложка меда,
Бочка дегтя - выйдет мне.



Газонное

Багряные листья ложат
Деревья на землю. Вроде,
Не ложат они, а клодят.
Такие дела в природе.
И ветками в след махают
Листочкам. Пока не ляжут.
А ляжут, — газон наряжут.
Такие дела бывают.

А дождики их задубят.
А песики их загажут.
Прохожие их углубят.
А дворники подэтажут.
Газоны — газонам розня,
Тут опыт нужён,
Ведь летом
В тех — муха живет — навозня.
А в этих навозни нету.

Багряные листья ложат
Деревья на землю. Вроде,
Не ложат они, а клодят.
Лихие дела в природе.
Что некаешь? Дакай, дакай.
Москва голосит и очень.
А ты, литератор, — плакай.
А мы, извини, не хочим.



Интернетное

Седеет гладь небес.
На лунном бездорожье
Черненым серебром
Играется рассвет.
От тягостного — без...
Безкрылья и безбожия
Я отпишусь пером.
И отошлю в рунет.

Пишу: «Жила - была...
Живу. От рук отбившись.
Играю на судьбе.
Щипком. Но может быть
Всем корпусом стола
На Землю навалившись,
Я отыщу в себе
Космическую прыть...»

Пишу... а пустота
Побуквенно снимает
Легенды естества
И мифы суеты
С меня... как — пыль с листа,
И скукой обнимает,
И не для баловства
Молчит на все лады.



Командировочное

Я думала, что выйду из подъезда
И посмотрю на розы, как на чудо.
Метамарфозы местного уезда, —
Букеты появлялись ниоткуда...

Но я шагнула мимо эшафота
И мимо затрапезного судила,
Когда лицо засвечено на фото,
А новое округа не родила.

И что с того, что падали минуты
На дно переживаний и лишений,
Все было так, как хочется кому-то,
Кому-то из непрошенных прошений.

Ведь все потом окажется тик-таком
В своем усугублении причины, —
Лежала на постели булка с маком,
А за стеной — голодные мужчины.



Час-пиковое

Люблю в час-пик в поздемке ездить,
Московской, вот где жизнь — ключом.
Там всем — не по пути. И, вместе
С тем, все ненастья нипочем.
Там чувства непереводимы,
Там суть видна до мелочей,
Вагоны там — презервативы
Натянуты на москвичей,
На их гостей, на их баулы,
На их заморские дары,
И негров там белеют скулы
От платонической жары.

И там же, в этот час ПИКантный,
Раскинув кофры на плацу,
В толпе, как в роще, музыканты
Высиживают по яйцу.



Поэтное

Докурила сигарету
И подумала, — а шо?
Быть законченным поэтом
Плохо или хорошо?

Как сказать... вообще-то, это
Хорошо! В кругу салаг
Лишь законченность поэта —
Окончательности знак.

Хаммер он! А не УАЗик.
Сформирован, зрел, матёр,
Современный профи-классик,
А не графо-волонтёр.

Но при всем, при том, при этом
Кончен. И поздняк к врачу?!
Не... законченным поэтом
Быть пока что не хочу.



Самокопательное

Ночь покалывает колом,
День повернут против стрелки,
Я сижу за занавеской,
И пытаюсь выждать время.
Я пытаюсь выжить – голым
Королем на тонкой леске,
Если только не решите,
Что король способен выжать
Из укола,
Из – прокола,
Нечто большее, чем племя,
От которого родятся
Некто меньшие, чем нэцке.

Опрокинутые оси,
Оттопыренные веки,
Перевернутые ромбы
Всеми пальцами наружу...
Поделю на двадцать восемь
И окажется – не надо,
Ничего уже не надо,
Даже, если очень нужно
Отъелозить
В глупой позе
Нечто меньшее, чем – дружно,
Чтобы вышло на поверку
Нечто большее, чем – рады.



Сулейное

Под стук дождя рождается палитра,
Четвероногий хвостик лижет кисти,
Тепло под кофтой... хочется делиться
Теплом под кофтой... знать бы только с кем.
А из сулейки выжито пол-литра
Крепленой дури... на траву, на листья,
И ночь предпочитает удалиться
С принцессой Нури... март, Москва, богем.

Сыпучий мрак полизывает влагу,
Из-под руки выплясывают буки,
И так легко поймать себя на мысли,
Что все отныне лучше, чем всегда.
Но чей-то фас ложится на бумагу,
За ним... ухмылка, шея, плечи, руки,
За ними – два ведра на коромысле,
За ними – раз плескавшиеся «да».

Запахнут март по самую щеколду,
Тепло без кофты, надо бы раздеться,
Но нагота нужна принцессе Нури,
А не принцессе – Нюре – не нужна,
Под стук дождя, намордником на морду
Кладу тетрадь... и никуда не деться,
И все не так, когда б не капли дури,
Не чей-то фас, не лапы миттель-шна...



Скарлатинное

Снова и снова иду не туда,
Мысли текут, как верблюды в пустыне, и
Солнце над ними везде и всегда
Тянется желто-оранжевой линией.
Мой караван подымает песок,
Движутся горы горбов и наездников.
Тень ударяет коленом в висок
Праздничных радостей, радостных вестников...

Там, в серебре слюдяного зрачка,
Звякают чашки про... стелятся скатерти,
Ёлка игрушится и с кондачка
Стаи снежинок резвятся на паперти,
Там, в глубине марианской свечи,
Словно в подлодке с воскресными средами,
Мы согреваем друг друга в ночи
Теплыми сказками, добрыми пледами...